Это может прозвучать как каламбур, но Квентин Тарантино в последние пять лет производил впечатление не столь режиссера, сколь работника видеопроката. Словно неофит, дорвавшийся до заветного целлулоида, он изводил километры кинопленки на скромные признания в любви к отдельно взятым жанрам: дилогия 'Убить Билла' надрывно пела о трепетном отношении мэтра к лязгу самурайских мечей из азиатской классики; откровенно неудачное 'Доказательство смерти' как-то уж совсем неловко фантазировало на тему былой 'эксплуатации' далеких 70-х. Наверное, глупо будет отрицать, что все эти симпатичные тематические дифирамбы походили в большей мере на творения тарантиновских эпигонов, нежели на самого мэтра. Тем не менее, критика бережно оправдывала каждый новый опус режиссера, похоже, руководствуясь той мыслью, что любого революционера рано или поздно ждет неизбежное смирение. Выход в прокат долгожданных 'Бесславных ублюдков' наконец-то заставил всех немного посуетиться. Нет, по сути ничего не изменилось: зрители лениво готовились к очередной киноконструкции, критики со скучающим видом пересматривали военную классику. Впрочем, тематика и заведомо фривольное отношение к ней заставило многих понервничать. Как оказалось, не зря.

Лента поделена на главки, каждая из них стилизована под определенный жанр. Говорят, что Тарантино изначально желал, чтобы 'Ублюдки' снимались поэтапно, причем разными режиссерами. В это несложно поверить: несмотря на единый сквозной сюжет, каждый эпизод здесь сугубо индивидуален, самобытен. Постепенно меняется не только структура повествования, но и режиссерский почерк. Первая часть, иронично названная 'Однажды в оккупированной нацистами Франции:', практически покадрово копирует вестерны авторства Серджио Леоне. Вторая - 'Бесславные ублюдки' - это уже балаганный милитаристский трэш-боевик. И так далее. Подобной эклектичностью может похвастаться и сценарий, который режиссер писал с немалым сроком в почти что десять лет. Персонажи здесь с должным остроумием объясняются сразу на четырех языках, слух ласкают вроде бы случайно названные имена - от Пабста до Клузо, от Рифеншталь до Кинг Конга. Полиглотские 'перестрелки' длятся по двадцать минут, в пламенных великолепных диалогах синефильские бравады пытаются ужиться с пародийными повизгиваниями откровенно карикатурных персонажей. В ответственный момент Гитлер выходит из кинотеатра, спрашивая своих охранников.: Ну, это нужно видеть и слышать самому.

Вообще, единственная проблема с 'Бесславными ублюдками' - это попытка пересказать кому-либо как содержание, так и форму. Всегда рискуешь уйти в бессвязное восторженное мление: ах, как поставлен свет в эпизоде, где грациозная Мелани Лоран позирует в красном платье; ах, какой изумительный Кристоф Вальц в образе инфернального персонифицированного зла; ах, какой же все-таки беспомощный Брэд Питт и какая здесь дурацкая история. Главное помнить, что перед тобой развивается не скабрезный анекдот о войне, а фантазия на тему, кино про кино, честное желание большого художника нарисовать альтернативную реальность, в которой он и только он - царь и бог. При этом Тарантино ни в коем случае не занимается тем, в чем его будет упрекать каждый второй отсмотревший. Он не коверкает историю, не глумится над действительно важной темой. Его работа в этот раз заключается в демонстрации исключительной мощи кинематографического высказывания как такового. Опять-таки нельзя забывать, что порой сила опытного рассказчика заключается в виртуозном владении ложью. 'Бесславные ублюдки' - это такая квинтэссенция оправданной высококультурной лжи. В руках режиссера она обретает плоть и кровь, расслаивается на тысячу возмутительных мизансцен, с одной лишь целью - заставить зрителя поерзать в кресле.

С одной стороны, ты вновь наблюдаешь за извращенным сном неуемного клерка из видеопроката, с другой - становишься свидетелем того, что мастодонты от кинокритики обычно называют созидательной силой искусства. Имена здесь важнее лиц, вопросы существеннее ответов, злодеев обязательно покарают, а главным оружием станет вышеупомянутый целлулоид. В конце концов, создатель приведет зрителя к пошлейшей метафоре, не выдерживающей никакой критики. На что, в принципе, тоже есть свои основания: разумеется, ни кино, ни тем более красота не спасут мир. Являясь обезоруживающей фикцией, они призваны для того, чтобы облегчить человеческое существование. Но мы-то привыкли надеяться на лучшее, поэтому, наверное, логично будет в качестве итога привести бессмертные слова Йозефа Геббельса: 'Ложь, сказанная сто раз, становится правдой'. Тарантино, подтверждая это каждым кадром, заставил зрителя поверить в немыслимую дичь. Два с половиной часа ты переживаешь за судьбу оживших марионеток из гран-гиньоля, потом в полной уверенности заявляешь, что иллюзии подчас действительно могут многое изменить. В итоге выходишь завороженный из кинотеатра, понимая, что перед глазами пронеслась целая жизнь, из которой, следуя традициям, вырезали все самое скучное. Как ни странно, это и есть кино в своем истинном предназначении.