Седрик Клапиш, режиссер остроумных мелодрам 'Испанка' и 'Красотка' с Роменом Дюри в роли самоопределяющегося молодого человека, снял новый фильм, в котором эпоха молодых страстей явно подошла к закату. Дюри играет танцора с больным сердцем и вспоминает опыт 'Парижской истории' Оноре (там ему пришлось большую часть экранного времени провести в глубокой депрессии): грустит, сдержанно стонет и часами смотрит в окно. Подобный декаданс часто любят изображать маленькие девочки, что отметил и Терри Гиллиам в 'Стране приливов', и получают от этого спектакля, сыгранного целиком для себя, большое удовольствие. Но в 'Париже' дело другое: Ромен Дюри - не маленькая девочка и играет свой спектакль, разумеется, на публику. Остается надеяться, что на его удовольствии эти нюансы никак не сказались, а вот за публику как-то волнительно.

Париж в предыдущих фильмах Клапиша сам по себе был сердцем той радостной, полной любовных интриг и утонченных удовольствий жизни, которая веками ассоциируется с Европой, а главным образом с Францией. Герои его фильмов гонялись за ощущением полноты жизни, которое возникает, во всяком случае в этом кино, из женской красоты, острых ощущений и - желательно - шпиля Эйфелевой башни (хотя иногда сойдет и Саграда Фамилия) где-нибудь на горизонте. В 'Красотках' 2005 года Клапиш тонко передал невозможность схватить за хвост эту 'неуловимую легкость бытия': она как бабочка - только что была здесь, а в следующий момент уже нет. Из этой пограничности вырастала чудесная, живая атмосфера фильма. Однако куда двигаться дальше? Ответ оказался предсказуем: герой, разминувшийся с любовью, обречен встретиться со смертью, а если по мелочи - с унынием и одиночеством.

Декорацией для новых, и не самых радостных, переживаний служит знакомый парижский антураж. Формально - все то же: цветочницы и торговцы зеленью, профессора и студентки, мясники и иммигранты - все участвуют в священнодействии, именуемом парижской жизнью: влюбляются, обманывают, расстаются, танцуют. Но во всем этом присутствует некая вымученность. Клапиш знает толк в точном воплощении городских мифов (что Парижа, что Москвы или Барселоны), так что он один смог бы ответить за весь альманах 'Париж, я люблю тебя'. Но в его новом фильме создание правильной атмосферы города не является главной целью. Скорее интересен ракурс: взгляд 'постороннего', которому уже не суждено включиться во всеобщий танец.

В этой связи нельзя не вспомнить 'Время прощания' Франсуа Озона, где герой, узнав о скорой смерти, наполняет жизнь тишиной и созерцанием (кстати, Мельвилю Пупо удалось сыграть эту роль в обход трагического покряхтывания, которым в 'Париже' упивается Дюри) и в финале приходит к полному отрешению. Клапиш, очевидно, ставил своей целью передать ту же трудно выразимую идею: все преходяще, но от этого еще более прекрасно. В финале он вкладывает в уста героя слова о том, что люди не ценят своего счастья, которое заключается просто в возможности жить, ходить, дышать. Такой конкретики избежала даже Изабель Койшет в мелодраме 'Моя жизнь без меня'. Финальный посыл 'Парижа' сообщает фильму простоту и внушает веру в хэппи-энд. Ведь герой, сподобившийся такого откровения, достоин жить. Такси везет его в госпиталь на решающую операцию. Мы сочувствуем герою и верим: операция пройдет успешно.