В судьбе аргентинского футболиста, а точнее, в непостижимом крахе его карьеры, есть загадка, притягательная для любого кинематографиста. Весь вопрос в том, как подойти к этой скользкой и явно болезненной для героя теме. Кустурица, как он уверяет, при съемках фильма совершенно не собирался совать нос в чужие дела и играть роль папарацци, а лишь хотел нарисовать портрет великого человека. Режиссер не задает провокационных вопросов и не требует от своего героя публичной исповеди: фильм выстроен в формате ненапряженной беседы. Однако снова и снова Марадона перед камерой обличает себя и сожалеет о годах жизни, отданных кокаину. Кустурица не делает эту тему интригой фильма - для этого он слишком человечен. Тем не менее, она становится нервом картины, ее эмоцией и движущей силой, на фоне того, как обсуждаются социальное неравенство, революция и футбол.

'Если бы этот человек не стал футболистом, он стал бы революционером', - авторитетно сообщает за кадром режиссер, в то время как Марадона демонстрирует свои татуировки с ликами Че Гевары и Фиделя Кастро. 'Игрок века' рассуждает о бедности, заочно отказывается жать руку принцу Чарльзу ('ну этому, из Англии') и посылает Америку куда подальше. Разбавляют его расслабленные монологи фрагменты нарезки лучших голов, данные под хит 'Sex Pistols' 'God save the queen'.

Загадку крушения кумира Кустурица облачает в одеяние бесшабашности, если не цыганской, то латиноамериканской, - причем явно имеет в виду определенное братство народов. ''Sex Pistols' мирового футбола' - так величает своего героя режиссер, рисуя новый образ Марадоны: человека-провокатора, человека-шутки, человека-бога. Выходит довольно однообразно, несмотря на вставки с мультяшным Джорджем Бушем (в картине он за антагониста) и Церковью Марадоны, которую создали неподалеку от Буэнос-Айреса, фанаты человека-легенды. Конфликт, собственно делающий фильм, кроется совсем не здесь. Он возникает из чисто визуального контраста между кадрами старых хроник и съемками последних двух лет.

Красавец-футболист виртуозно забивает мячи, заставляя всерьез задуматься о божественном вмешательстве в игру. А вот уже Марадона в образе Фальстафа, как тактично выражается режиссер, распевает в баре песенку в свою честь. Дочери, детство которых он пропустил из-за наркотиков, стоят по обе стороны от легендарного отца, перекрывающего собой всю сцену. Публика поднимает стаканы. И все вместе поют, прославляя 'Руку Господа'. По накалу эмоций, которые дает этот эпизод, можно судить о мастерском построении фильма, который работает именно так, как задуман, и при всей кажущейся расслабленности нигде не допускает произвола.

Кустурица наделяет Диего привычными чертами собственных героев - бунтарством, благородством и дерзостью мечтателя, и чуть ли не прямым текстом заявляет, мол, 'я такой же, как ты, хулиган'. Какое все это имеет отношение к реальной фигуре Марадоны - остается вопросом. Но тут важен контекст. В последние годы, проведенные Марадоной за борьбой с наркотиками, лишним весом и алкоголем, его имя неизменно появляется в прессе в связи с очередным скандалом, как будто любые другие упоминания футбольного гения безвозвратно утратили актуальность. На этом фоне 'Марадона' Кустурицы предстает оригинальным способом реабилитации великого футболиста. Режиссер не пытается обелить или оправдать своего героя, он просто рассматривает его отдельно от закрепившегося за ним ореола скандальности. У Кустурицы вместо сплетни действительно получается портрет. Происходит чудо: бог футбола, кумир в отставке, заново становится человеком.